«Что в благополучные времена, что в тяжёлые — мы всегда жили по средствам»

Каким образом кризис отражается на российских недропользователях? Вопрос на самом деле не праздный, ведь если верить мнению некоторых экспертов, то как раз у старателей ситуация сейчас складывается весьма неплохо. Золото стоит дорого, курс доллара также отличается известной динамикой. И исходя из всего этого можно сделать вывод — золотодобывающие компании переживают теперь просто «шоколадный» период. Так ли это? На наши вопросы согласился ответить главный инженер крупнейшего отраслевого предприятия Магаданской области — ОАО «Сусуманзолото» Александр ЧУГУНОВ.

Кому выгодно?

— Александр Николаевич, это правда, что сегодняшний кризис сыграл на руку недропользователям?

— Я считаю, что ни один кризис не может быть, как вы это называете, «на руку» участникам производственного сектора экономики. Потому что кризисные явления — это целый набор факторов. Давайте говорить конкретно. Вы сказали о высоком курсе доллара. Дескать, цена на золото привязана к этому курсу, соответственно, мы от этого только выигрываем. А почему вы не рассматриваете такой момент — валютный курс отражается ещё и на стоимости тех же запчастей для импортной техники. Причём в экономике большинства старательских предприятий — это довольно серьёзная составляющая. Чем выше курс доллара — тем дороже запасные части, комплектующие, масла и так далее. Причём заключение договоров и оплата контрактов недропользователями происходила тогда, когда курс доллара был на пике, а вот продавать добытый нами металл будем уже при более низком курсе. И я могу сказать, что осенью мы потратили на всё вышеперечисленное довольно внушительную сумму. Значительно больше, чем тратили раньше.

Второй момент — банковские кредиты. Не секрет, что все отраслевые компании каждую весну, то есть при подготовке к промывочному сезону, начинают использовать заёмные средства. Без этого обойтись просто невозможно. И нетрудно догадаться, что после повышения ключевой ставки ЦБ кредиты стали значительно дороже. Ставки доросли до 25–30 процентов годовых. А в отдельных случаях банки вообще перестали давать займы производственникам.

    Мы-то ещё находимся в относительно неплохом положении. Компания крупная, кредитная история формировалась десятилетиями, поэтому банки предлагают нам более или менее приемлемые условия кредитования. Более или менее, я это подчеркну, поскольку эти условия всё равно значительно хуже прошлогодних. Но другим-то предприятиям, по крайней мере многим из них, приходится ещё тяжелее. И это также негативный кризисный фактор. Вот вам и ответ на вопрос, кому на руку кризис. Да никому! Впрочем, мы к этому относимся, в определенной степени, философски.

— В каком смысле?

— Как вы, наверняка, знаете, наше предприятие работает в Магаданской области с конца тридцатых годов прошлого века. И можно сказать без преувеличения — наша история неразрывно связана и с историей Колымы, и с историей всей страны. Поэтому мы в своё время прошли через несколько системных кризисов. Через кризис начала девяностых, через дефолт 1998 года, через кризисные проблемы 2008 года… Да, в каждом отдельном случае и у каждого кризиса были свои предпосылки и свои нюансы. Но ведь мы всё равно это пережили. И выжили, вот что главное. Надеюсь, и сейчас справимся с проблемами. Есть стабильно работающая, крупная компания, есть отлично зарекомендовавшие себя дочерние предприятия, есть лицензии, есть мощная техническая база, есть опытные кадры, есть безупречная репутация на рынке. Ну, а всё остальное решаемо.

Не до жиру

— Есть такое мнение, что кризис заставит производственников отказаться от лишних трат. Мол, раньше жировали, а теперь перестанут. Как вы относитесь к такому рассуждению?

— Не знаю, как другие участники рынка, а мы никогда не жировали. Что в благополучные времена, что в тяжёлые мы всегда жили по средствам и относились к своим затратам как к долгосрочной стратегии. Когда в период высоких цен на золото создавалось представление о том, что горняки начали жить не по средствам, я всегда приводил следующий пример — у компании около 180 единиц импортной землеройной техники. Нормативный срок её службы, то есть период, за который она должна быть изношена, амортизирована и списана, — 7–10 лет. При таком порядке мы должны ежегодно списывать 18–25 единиц техники и столько же приобретать новой. К слову, при советской власти так оно и было. Горняки с большим стажем помнят, например, как в объединении «Северовостокзолото» были в начале восьмидесятых годов прошлого века списаны неплохие бульдозеры 41В, не отработавшие 10 лет.

    Сегодня ситуация иная. Пару лет назад мы списали последние бульдозеры D10N, которые были закуплены нами ещё в 1991 году. То есть получается, что они отработали у нас по два с лишним десятилетия. И вот только в период высоких цен на металл мы смогли каждый год приобретать около 20 новых машин для замены старой техники. То есть мы в этот период не «жировали», как думали некоторые, а вышли на режим замены техники в соответствии с нормативами её амортизации.

Нужный запас

— Насколько известно, ваша компания отличается тем, что вы постоянно создавали серьёзный запас запчастей. Это так?

— Наверное, так кажется со стороны. На самом деле мы стремимся к тому, чтобы запасы на складах были минимальными. Лишние запчасти — это дополнительные кредиты и соответственно проценты по ним, которые тяжёлым бременем ложатся на экономику предприятия, тем более при существующих сегодня ставках. Мы постоянно отслеживаем остатки ТМЦ на складах и работаем над тем, чтобы не происходил необоснованный рост их количества.

    Другой вопрос, что нам приходится учитывать в своей работе местные условия. Колыма — изолированный в транспортном отношении регион России. Поэтому буквально все товары доставляются к нам морским путём через наш порт. Это в том же Хабаровске, где есть железная дорога, можно получить запчасти из Москвы, скажем, через пару недель после заказа. А у нас сроки поставок куда как больше. От момента заказа запчастей на драгу до поступления в область, с учётом сроков изготовления, может пройти 5–7 месяцев. Поэтому, конечно, есть минимум, ниже которого мы опуститься не можем.

    Работает на пользу производству величина компании. Понятно, если на предприятии работает 2–3 одинаковых механизма, то взять в запас крупный узел, скажем коленчатый вал стоимостью 20 тысяч долларов, будет весьма накладно. На имеющиеся у нас почти 40 единиц бульдозеров D375 коленвал на складе имеется всегда, и не один. И для экономики это не столь накладно, как в первом примере.

За многие годы налажены деловые отношения с поставщиками запчастей для импортной техники — используем в своей работе консигнационные склады.

Идёт следствие

— Задам абсолютно другой вопрос — как развивается история с вашим золотом, «пропавшим» на Колымском аффинажном заводе?

— Понимаю ваш интерес, тем более ваша газета не раз писала об этом. Но ничего нового сказать не могу.

— Почему?

— А потому что мы сами не располагаем какой-то достоверной информацией. Нам говорят, что идёт следствие, которое во всём разберётся. Всё, других данных у нас нет. Соответственно, деньги за «исчезнувшее» нам никто не вернул, об этом мы уже даже не мечтаем.

— Но вы надеетесь на объективное расследование?

— Можно надеяться на что угодно. Важно другое — предприятию был нанесён колоссальный ущерб. Но даже о частичной минимизации этого ущерба пока и речи не идёт. Так что посмотрим, чем закончится дело.

Процесс нормальный

— Как у вас проходит подготовка к промывочному сезону?

— Нормально она у нас проходит, в обычном режиме. У нас ведь есть ещё несколько дочерних предприятий, поэтому график подготовки у каждого индивидуальный, в зависимости от производственной специфики.

— Ну, а подготовку драг вы закончили?

— Частично. По графику часть работ была закончена в апреле, ещё часть будет завершена в мае. В кассе комбината уже есть первое дражное золото. На сегодняшний день в работе уже три драги, первая из них была принята в эксплуатацию еще 10 апреля.

— А если говорить о работе на россыпях, то когда станете получать первое золото?

— В мае планируем выйти на ежедневную добычу металла. В объёме 10–20 килограммов. В день, разумеется. Это, подчеркну, общий производственный объём — и компании «Сусуманзолото», и наших дочерних предприятий.

— То есть годовой план будет выполнен?

— Ну, тут я не стал бы чего-то загадывать. Сами понимаете, этот вопрос зависит от множества факторов, в том числе и климатических. Поэтому что-либо предсказывать заранее крайне сложно. Но я так скажу, все предпосылки для выполнения плана у нас есть.

О кадрах

— Ощущает ли ваша компания кадровый голод?

— О каком-то именно кадровом голоде я бы говорить не стал. Это слишком размытое понятие. С одной стороны, мы, как и другие недропользователи, всегда ощущали дефицит кадров из числа местного населения. О причинах можно рассуждать долго, но факт остаётся фактом. Специалисты с высокой квалификацией уже работают в стабильных предприятиях, в том числе и наших дочерних. Они получают достойную зарплату, составляют костяк предприятий. Если же требуется привлечь дополнительные кадры, заменить ушедших пенсионеров, то вот здесь могут быть проблемы. В области свободных классных специалистов нет. Приходится их искать за пределами региона, привлекать кадры в том числе из бывших союзных республик. Но безусловно другое — наша компания обладает безупречной репутацией в качестве работодателя, а также серьёзными трудовыми традициями. И это нас здорово выручает в кадровом отношении.

— Вы имеете в виду, что люди по-прежнему стремятся у вас работать?

— Нам удалось сохранить кадровый костяк, который и выполняет основные производственные задачи. Это — самое главное для любого промышленного предприятия.

Две стороны медали

— Александр Николаевич, сейчас в Государственной думе обсуждается законопроект по снижению НДПИ для предприятий, работающих в труднодоступных районах Дальнего Востока. Как вы относитесь к этой инициативе?

— Мягко говоря, с осторожностью. С одной стороны, идея вроде бы хорошая. По крайней мере, звучит красиво. А с другой — давайте уж говорить откровенно, для освоения месторождений в труднодоступных районах Дальнего Востока, где нет ни дорог, ни тем более энергетической инфраструктуры, одних налоговых послаблений мало. Даже по степени геологической изученности разница между центральной и северо-восточной территориями Колымы видна невооружённым глазом. В центре всё исхожено вдоль и поперёк. А вот на Северо-востоке поисковая деятельность если проводится, то в точечном, локальном формате. Поскольку даже на богатые запасы полезных ископаемых найти претендента будет непросто.

— Слишком много вложений потребуется?

— Конечно! Даже сложно представить инвестора, который смог бы вложиться в разработку такого месторождения в труднодоступных местах. Это колоссальные затраты. Которые неизвестно когда окупятся.

— Но ведь создание инфраструктуры на Севере могло бы стать государственной задачей?

— Знаете, разговоры на эту тему идут давно. Поэтому я не хочу сейчас рассуждать на тему, что и кому должно государство и каким образом стоит привлекать инвесторов для освоения месторождений в труднодоступных районах. Эта тема отдельного, причём очень серьёзного разговора. Пока же мы наблюдаем ситуации, при которых даже существующие инфраструктурные проекты в относительно благополучных, в географическом отношении, районах, развиваются в каком-то странном формате.

Странный налог

— Что вы имеете в виду?

— Да хотя бы тот самый пресловутый «налог на ось». Что мы тут видим? А только одно — государство стремится всеми силами выкачивать деньги из промышленных предприятий. Причём использует для этого именно местную специфику. По принципу — железных дорог в Магаданской области всё равно нет, соответственно, возите вы тот же уголь и другие грузы в любом случае по федеральной автотрассе «Колыма». И никуда не денетесь, заплатите, сколько мы вам скажем. И никого не волнует, что мы выполняем ещё и множество социальных задач, что предприятие является градообразующим. Обременение остаётся для нас крайне серьёзным.

— Да, руководители вашей компании не раз высказывались на страницах нашей газеты по этому поводу. Получается, что позитивных сдвигов не проявилось?

— Нет, всё остаётся по-прежнему. Мы платим громадные деньги за право пользования дорогой. И вот тут интересный вопрос возникает — а за что мы остальные налоги платим, из которых формируется государственный бюджет? Причём именно из этого бюджета финансируется ремонт, реконструкция и содержание федеральных автотрасс? Получается, мы платим за всё в двойном размере. Но никого это, похоже, не волнует.

Нелогичная система

— Ещё одна проблема, которую не раз высказывали руководители ОАО «Сусуманзолото», связана с порядком распределения лицензий. Этот процесс, мягко говоря, не отличается прозрачностью. И любого участника аукциона могут отстранить от торгов с расплывчатой формулировкой: «Неправильно заполненные заявочные документы». Что-то в этом плане в лучшую сторону изменилось? По крайней мере, после смены руководства в Роснедрах?

— Определённые изменения, кстати, есть. Пусть и локального характера, но они присутствуют. Я имею в виду, что ушла в прошлое та самая чиновничья наглость, с которой мы раньше постоянно сталкивались. Когда нам чуть ли не открыто говорили: если не будешь играть по определённым правилам, лицензии тебе не видать. Теперь, слава Богу, этого не стало. Всё происходит достаточно цивилизованно. Но беда в том, что сама система распределения лицензий осталась чрезвычайно странной.

— В каком смысле?

— А я объясню. Причём постараюсь это сделать образно, чтобы понятно было. Подход к аукционам по распределению лицензий на право пользования недрами такой же, как и к тем конкурсам, где бьются за государственные деньги. Я понимаю ситуацию, когда государство хочет построить мост, дорогу или котельную. У него есть деньги, которые оно боится отдать в руки жулику. Боится, что жулик с этими деньгами сбежит. Поэтому проверяет всю подноготную участника аукциона, наличие техники, специалистов. Отсеивает ненадежных участников. Мы видим, что и там это не всегда работает, но понять это можно. Но у нас-то ситуация противоположная. У государства есть некий объект, есть месторождение, которое невозможно унести в Америку или Австралию. И есть участники аукциона, каждый с пачкой денег, которую он готов отдать за объект. И критерий здесь должен быть только один — у кого пачка толще. И чем больше участников, тем дороже можно продать.

    Но здесь начинаются странные игры. Начинается проверка, кто достоин эту пачку государству отдать, а кто нет. Чем в нашем аукционе рискует государство, что произойдёт, если выиграет и, заметьте, отдаст деньги глупец, который не может организовать на объекте работы? Пройдет срок, оговоренный в лицензионных условиях, лицензия будет изъята и государство ещё раз сможет то же самое месторождение продать, и ещё раз получить за него деньги. Вот и получается, что государство занимается благотворительностью, нанимает специалистов, платит им зарплату, для того чтобы они отсеяли этих непрофессиональных глупцов. Но к чему чиновникам думать о том, как промышленник, уже заплативший за лицензию свои деньги, станет так работать? Почему нас заставляют готовить кипы никому не нужных бумаг, подтверждающих очевидные вещи? Это, на мой взгляд, абсолютно нелогично. И уж не говорю о том, что зачастую процесс оформления заявочных документов имеет не только ненужный, но и откровенно глупый характер.

Нет прозрачности

— В каком смысле?

— А в том смысле, что процесс освоения месторождения имеет определённую последовательность. Выиграл аукцион, выполнил самостоятельно или заказал у проектной организации технический проект, прошёл экспертизы, приобрёл технику и оборудование, которое предусмотрено в проекте, нанял необходимых специалистов и приступил к работе. Сегодня, подавая заявку, предприятие должно доказать, что у него уже есть техника для отработки объекта. Хорошо, если это россыпное месторождение, где набор механизмов и оборудования более или менее стандартный. Хотя и в этом случае есть вопросы: будет подземная, раздельная или дражная отработка, будет вскрыша транспортная или нет, будут взрывные работы или гидрооттайка. Но ты сегодня докажи, что оборудование у тебя есть. А при подаче заявки на рудное месторождение компания показывает наличие техники, которая сегодня работает на другом объекте, будет там работать длительное время и к моменту начала отработки нового объекта не высвободится. Всё оборудование и технику для нового объекта всё равно нужно будет покупать, нанимать дополнительных специалистов.

— Но ведь, насколько я понимаю, за право разрабатывать месторождения борются, в своём большинстве, как раз отраслевые предприятия. Им-то зачем каждый раз подтверждать свою производственную состоятельность?

— А я не знаю. Вот не знаю и всё, для чего компания ОАО «Сусуманзолото», более 70 лет добывающее драгметалл, должна каждый раз доказывать, что добывает она именно драгметалл, а не древесину или рыбу. И зачем компании, которая добывает ежегодно почти 4 тонны драгоценного металла, нужно доказывать, что она сможет на новой лицензии добыть 50 килограммов. Ну и, конечно же, большая проблема заключается в том, что большая часть лицензий на то же золото распределяется в Москве. Такая вертикаль вряд ли может привести к прозрачности на рынке.

Беседовал Александр МАТВЕЕВ